Не гаснет памяти огонь

В поэзии периода Великой Отечественной войны есть немало трагических страниц. Вспомним поэтов, навеки оставшихся на полях бранной битвы. Их было много, не вернувшихся, они были разными по силе и природе своего поэтического дарования, по характеру, по привязанностям, по возрасту, но их навсегда объединила общность судьбы.

Их строки, пробитые пулями, остались вечно живыми, остались памятью о войне, и то, что строки эти уже никогда не будут исправлены или дописаны, налагает на них особую печать – печать вечности...

НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ МАЙОРОВ

Николай Петрович Майоров родился 20 мая 1919 в Поволжье, недалеко от Сызрани в деревне Дуровка в семье плотника. В Иваново-Вознесенск Майоровы приехали в 1929 году. Здесь, на 1-й Авиационной улице, отец со старшими сыновьями (а всего их было пятеро) построили дом. Николай очень любил читать, знал наизусть очень много стихов. Поэтический дар проявился у мальчика уже в школе. Впервые стихи Николая Майорова прозвучали на школьном вечере. Подростку очень хотелось, чтобы его произведения печатались в газетах. В 13 лет он отправляет первые литературные труды в Москву, в издательство «Художественная литература». Но редакция не оценила творчество начинающего автора, посчитав это детской забавой.

Зато в школе с должным вниманием относились к его поэтическому дару. Стихи Николая сверстники переписывали, передавали из рук в руки, учили наизусть, публиковали в стенных газетах. Мальчику пророчили большое будущее. Его поддерживали, им гордились.

После окончания школы он уехал в Москву и поступил на исторический факультет Московского государственного университета. Параллельно с занятиями в университете, Николай посещает поэтический семинар П.Антокольского в Литературном институте имени А.М.Горького. В этот период он много пишет, но очень редко печатается. Стихи талантливого студента распространялись по аудиториям, их печатали в университетской многотиражке. Николая приглашают на литературные вечера, капустники, чтобы послушать его произведения.

В 1939 и 1940 годах юный поэт пишет две поэмы: "Ваятель" и "Семья". К сожалению, из них сохранились только отрывки.

1941 год. Война. Как и большинство молодых людей, Николай Майоров рвется на фронт. Он просит зачислить его в ряды Красной Армии. А пока, летом 1941 года молодой поэт вместе с другими московскими студентами роет противотанковые рвы под Ельней. Прибыв в сентябре в Москву, Николай проходит в военкомате медкомиссию и уезжает в Иваново до получения повестки. Домой приходит телеграмма, извещающая о повестке из военкомата.

18 октября молодого поэта зачисляют в действующую армию. Во время похода маршевой роты на фронт, Николая назначают помощником политрука. В январе 1942 года пулеметчик 1106-го стрелкового полка 331 дивизии рядовой Николай Майоров прибывает на фронт. В это время на Смоленщине идут ожесточенные бои с противником. В двадцати километрах от Гжатска советские войска несколько месяцев держали оборону деревни Баранцево. Немногие остались живы. В этих боях, 8 февраля 1942, во время первого большого наступления советских войск, погиб солдат Николай Петрович Майоров. Ему было неполных 23 года. Захоронен вместе с другими убитыми в братской могиле.

В середине 1950-х останки перевезены в село Карманово, Гагаринского района, Смоленской области для перезахоронения.

В его пророческом стихотворении "Мы", написанном в 1940, за год до войны, поэт предвидит не только свою судьбу, но и целого поколения молодых людей, которое только вступило в жизнь. Николай не успел опубликовать в большой печати ни одного своего стихотворения. В начале войны у кого-то из товарищей он оставил чемодан с книгами и своими бумагами, который так и не удалось найти. Первая книга стихотворений Николая Майорова, бережно собранных его друзьями, вышла в свет в 1962 году в издательстве "Молодая гвардия".

Источник: https://kratkoebio.ru/nikolaj-petrovich-majorov-biografiya-poeta/

Мы

                                     Это время

                                    трудновато для пера.

                                                       Маяковский

Есть в голосе моём звучание металла.

Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.

Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.

Но только пусть под именем моим

Потомок различит в архивном хламе

Кусок горячей, верной нам земли,

Где мы прошли с обугленными ртами

И мужество, как знамя, пронесли.

Мы жгли костры и вспять пускали реки.

Нам не хватало неба и воды.

Упрямой жизни в каждом человеке

Железом обозначены следы –

Так в нас запали прошлого приметы.

А как любили мы – спросите жён!

Пройдут века, и вам солгут портреты,

Где нашей жизни ход изображён.

Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли, не долюбив,

Не докурив последней папиросы.

Когда б не бой, не вечные исканья

Крутых путей к последней высоте,

Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,

В столбцах газет, в набросках на холсте.

Но время шло. Меняли реки русла.

И жили мы, не тратя лишних слов,

Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных

Да в серой прозе наших дневников.

Мы брали пламя голыми руками.

Грудь раскрывали ветру. Из ковша

Тянули воду полными глотками

И в женщину влюблялись не спеша.

И шли вперёд, и падали, и, еле

В обмотках грубых ноги волоча,

Мы видели, как женщины глядели

На нашего шального трубача.

А тот трубил, мир ни во что не ставя

(Ремень сползал с покатого плеча),

Он тоже дома женщину оставил,

Не оглянувшись даже сгоряча.

Был камень твёрд, уступы каменисты,

Почти со всех сторон окружены,

Глядели вверх – и небо было чисто,

Как светлый лоб оставленной жены.

Так я пишу. Пусть неточны слова,

И слог тяжёл, и выраженья грубы!

О нас прошла всесветная молва.

Нам жажда зноем выпрямила губы.

Мир, как окно, для воздуха распахнут

Он нами пройден, пройден до конца,

И хорошо, что руки наши пахнут

Угрюмой песней верного свинца.

И как бы ни давили память годы,

Нас не забудут потому вовек,

Что, всей планете делая погоду,

Мы в плоть одели слово «Человек»!

                                       1940

В госпитале

Он попросил иссохшим ртом воды.
Уж третий день не поднимались веки.
Но жизнь еще оставила следы
В наполовину мертвом человеке.

Под гимнастеркой тяжело и грубо
Стучало сердце, и хотелось пить.
И пульс немного вздрагивал, а губы
Еще пытались что-то говорить.

Врачи ему при жизни отказали.
Он понял все: лекарства ни к чему.
В последний раз он попросил глазами –
И пить тогда не подали ему.

Хотелось выйти в улицу, на воздух.
Локтями дверь нечаянно задеть.
А ночь была такая, что при звездах
Ему не жалко было умереть.

                      ***

Когда к ногам подходит стужа пыткой,
В глазах блеснет морозное стекло,
Как будто вместе с посланной открыткой
Ты отослал последнее тепло.

А между тем всё жизненно и просто,
И в память входит славой на века
Тяжелых танков каменная поступь
И острый блеск холодного штыка.

                                     1941